Из-за моей болезни мама не попала на фронт и ее направили в военный госпиталь 3645, где она  прослужила военным медиком всю войну. А так как меня - больного ребенка в детский сад не брали, то мама водила меня с собой в госпиталь, так как меня не с кем было оставить.
 Самое страшное чувство, которое я испытала в детстве - это страх. Иногда днем мама оставляла, заперев меня одну в комнате, и тогда на меня накатывал страх. До сих пор я помню, как ждала маминого возвращения из госпиталя. Когда у мамы были ночные дежурства, то она всегда брала меня с собой. Поэтому жизнь в военном госпитале я знаю не понаслышке. Я все видела своими глазами.
С первых дней войны в Казань стали поступать раненые. Их привозили по железной дороге, а уже с осени1942 года по Волге на небольшом знаменитом пароме «Волгарь», а затем развозили по  госпиталям города. Я видела, как разгружая раненых, их носили на сцепленных руках и распределяли по палатам. Я помню, как вновь прибывшие раненые вскакивали по ночам с криком: «Огонь! Огонь!».
Маме трудно было с ними справляться, и тогда она приглашала на помощь других раненых, которые уже шли на поправку. Мама разрывала простыни на полосы и привязывала неспокойных раненых ими к койке.
Я мысленно представляю палату, где по вечерам после ужина, окна зашторивались одеялами, чтобы свет не проникал на улицу. Посередине палаты стоял стол, на столе горела свеча, вокруг садились выздоравливающие солдаты, которые уже могли ходить и тихо с душой пели военные песни. Особенно мне запомнились «Прощай, любимый город», «Эх, дороги» и когда сегодня эти песни звучат по радио или по телевидению, я вспоминаю свое военное детство и госпиталь. Слезы невольно навертываются на глаза, и к горлу подступает комок.
А еще раненые сделали мне маленькие костыли и стали меня учить ходить. Но почему-то я все время падала, а бойцы улыбались и называли меня цыпленком. Ложась спать, я клала свои костыли на кровать, ближе к стенке, рядом с собой. Позже, когда я стала школьницей, в ВНИТО по ул.Горького замечательные врачи Шелудко и Самойлов поставили меня на ноги.
Каждый год на праздник 9 Мая мы с мамой на Арском кладбище обязательно посещали могилы красноармейцев, умерших в госпитале от ран. Их, кому не суждено было дожить до победы, хоронили здесь по три, четыре, а то и по пять человек в одну могилу. Рядом находится место упокоения и моих врачей, которым я обязана тем, что хожу.
С первых дней войны были введены карточки на хлеб: взрослым - 500 г, детям -300 г. Но мне, как ребенку врага народа не полагалось, ни  пенсии, ни хлебные карточки. И я ела тогда мамин хлеб. Помню, как однажды, купив 500 г хлеба с довеском, я шла домой из магазина. Я так хотела кушать, а от довеска шел такой запах, что я не утерпела и съела его. Я думала, что мама будет меня ругать, а она сказала, что если съела, то хорошо, главное, не потеряла!
А еще из детства остался страх, который охватывает меня. Когда я слышу сирену воздушной тревоги. Во время войны мы с мамой, когда она звучала, сразу спускались в подвал и терпеливо ждали окончания тревоги.
После войны мое поколение ждало полусиротство, бедность, длинные очереди за хлебом, мукой, сахаром, керосином, спичками, хозяйственным мылом. 
Вот уже 15 лет, как со мной нет мамы. Остались мамины награды - медали, которые она надевала в День Победы. У меня до сих пор хранится мамина солдатская столовая ложка. А как мама радовалась дню Победы. Надев кофту с медалями, она гордилась тем, что служила в военном госпитале.
Римма ГУМЕРОВА. Казань