11 апреля отмечается День освобождения узников фашизма. Впервые в истории войн преступления против детей и детства стали элементом государственной политики - детей убивали, сжигали, онемечивали, у них брали кровь для раненых фашистов, над ними проводились псевдонаучные эксперименты, они выполняли рабский труд. Дети становились узниками концлагерей, тюрем, гетто. Через 14 тысяч концлагерей прошли около 18 млн узников - и среди них были миллионы детей. Валентин Николаевич АНТОНОВ - один из них. За годы войны ему довелось побывать в 12 концентрационных лагерях. Своими детскими воспоминаниями он сегодня делится с нами
Родился я в 1936 году в деревне Несино. Деревня стояла прямо по дороге Луга-Новгород, по которой немцы как раз и наступали. На второй день после объявления войны мой отец и четверо его братьев  Федор, Иван, Александр и Илья, которому не было и 18-ти, уже находились на призывных пунктах. В деревне остались лишь женщины с ребятишками и старики. Когда нам разрешили эвакуироваться, то было уже поздно, немецкие самолеты круглые сутки летали над головами и бомбили беженцев и отступавших солдат. При приближении самолетов, люди старались спрятаться в близлежащих кустах и лесополосах, где и находили верную смерть. Дорогу пилоты не бомбили - берегли для наступления своих войск, а рядом с дорогой людей расстреливали направо и налево. 
 Немецкие пилоты летали так низко, что можно было видеть, как они крутили пальцами у виска, указывая на нашу несообразительность. Наконец, беженцы поняли, чтобы остаться в живых, не надо уходить с дороги. Мы предприняли еще одну попытку уйти от преследователей - поменяли направление - свернули в сторону Москвы. Но все наши попытки убежать не увенчались успехом, и, в конце концов, мы вернулись в деревню. Начало войны мне запомнилось кровавой бойней беззащитных людей.
Хорошо помню первое появление немцев в деревне. Из открытой машины вышел важный чин и закричал, обращаясь к жителям: «Яйки, куры, шпико, масло». И потянулась вереница с подаяниями… Причем, фрицы принимали только живых птиц - боялись отравления.
Почти в каждой деревне был лагерь для наших военнопленных. Он представлял собой территорию, огороженную колючей проволокой. Задачей ребятни было накормить военнопленных. Женщины варили картошку, наливали в бутылки воду, пекли хлеб, а мы должны были незаметно перебросить все это пленным. Если часовые уличали детей за этим занятием, то брали нас на прицел, но не стреляли.
Местная ребятня вредила немцам, как могла. Мы обнаружили склад с надувными лодками, и решили привести их в негодность. Пробрались туда через слуховые окна и давай все крушить, резать лодки и ремни с них.
Вернувшись домой с трофеем, я бросил лодочные ремни прямо на крыльце и побежал в огород помогать матери. Когда пришли немцы, то меня не застали, а забрали моего старшего брата. Жители боялись, что с детьми жестоко расправятся. Но, к счастью, на этот раз обошлось, их посекли этими же ремнями, но не расстреляли. И мы поняли, что надо работать осторожнее, не оставляя улик.
В другой раз, мальчишку стянувшего колбасу, уже не пожалели, повесили прямо перед родительским домом, и не разрешали снимать.
А еще мы помогали разведчикам партизан и армейской разведки добывать необходимые сведения, предупреждали, например, что немцы на машине едут. Они же в свою очередь рассказывали нам о положении на фронте. Этой информацией мы делились с односельчанами. Неизвестно как, но немцы поняли, что запрещенная информации исходит от нас и решили, что мы получаем ее, слушая радио, хотя все радиоприемники с их приходом велено было сдать на почту. Нас с братом поставили к стенке, стали допрашивать и готовы были уже расстрелять. И тут наша мама вспомнила, что у нее есть квитанция о сдаче радио на почту, которую она предъявила, чем и спасла нас.
Так мы прожили до 1943 года. Но после Сталинградской битвы немцы забеспокоились и стали готовить местное население к отправке на Запад.
25 октября 1943 года нас, то есть маму, бабушку, которая с молодости была инвалидом и ходила с палочкой, меня со старшим братом посадили в машину и отвезли на вокзал, а там определили в вагоны и отправили в концентрационный лагерь «Шауляй». Там нас рассортировали на больных, старых и на тех, кто может работать. Соответственно, первым была уготована печальная участь. Наша бабушка-инвалид, поняв, что ее ждет, если узнают, что она больна, тут же выбросила палку, и стала «здоровой», что собственно и спасло ей жизнь.
Помню очередь в крематорий. Люди стояли в ожидании своей смерти. Но мы, вспомнив, как кидали хлеб нашим военнопленным в деревне, занялись тем же. Хлеб, конечно, был уже не деревенский. Наполовину он состоял из опилок и представлял собой черную липкую массу. И вот этот хлеб мы кидали через заграждение, которое разделяло нас с ними. Среди этих людей мне особо запомнился интеллигентный человек, возможно, профессор. Если другие бросались подбирать хлеб с пола, то он так не делал. Он ел только тот хлеб, который сумел поймать. И я старался кинуть кусочек так, чтобы он поймал.
Я конечно, сейчас уже не вспомню всех названий лагерей, в которые нас привозили, но было их в общей сложности 12. Из лагеря в лагерь мы отправлялись уже в меньшем составе. На нас испытывали воздействие холода, какие-то лекарства, брали кровь.
В итоге нас с братом и мамой отдали в работники к австрийскому фермеру. С нами был еще украинский юноша, которого этот фермер почему-то несчадно лупил метровой дубиной. Но нас он не трогал.
Интересен еще такой факт, что вечером дочка фермера играла вместе с нами. А если она выходила, то брала собой большой кусок хлеба, которым делилась с нами, и фермер не был против этого.
9 мая 1945 года мы встретили уже в другом более крупном фермерском хозяйстве, куда нас перевели. И какова была наша радость, когда мы там встретили нашу бабушку, и еще других женщин с детьми из нашей родни. Домой мы уже возвращались все вместе. Правда, в Чехословакии пришлось задержаться на три месяца, пока проходили проверку. 
Когда вернулись в родную деревню, оказалось, что наш дом сгорел, поэтому жить нам пришлось первые годы в сарае, который мы обустроили под жилье. Но все эти бытовые трудности не могли омрачить той радости, которую испытала вся наша семья, узнав, что все сыновья нашей бабушки, в том числе и мой отец, вернулись домой живыми. Мой отец Николай был зенитчиком, защищал Ленинград, старший брат отца Федор был пехотинцем, средний - Иван летчиком, который освобождал Европу и был награжден орденами разных стран, брат Александр всю войну был водителем, а младший -Илья воевал десантником на Северном флоте.
Нашу бабашку после войны иначе как «Самая счастливая женщина Советского Союза» уже никто по-другому и не называл. Несмотря на все, что ей пришлось пережить, бабушка наша дожила до глубокой старости.
А я после войны пошел учиться в школу, потом окончил Ленинградский химико-технологический институт, был направлен на работу в Казань, работал на меховой фабрике, на ПО «Оргсинтез», на Казанском химико-фармацевтическом заводе, откуда и ушел на пенсию. Здесь, в Казани я познакомился со своей будущее женой Раисой Никаноровной, с которой мы вместе вот уже 55 лет, вырастили дочь, которая подарила нам внучку, а та в свою очередь - правнучку.